ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОЧЕРЕДНОЕ ПРИШЕСТВИЕ
ГЛАВА 10. Сражение Наби*и Нави
(События в мире людей)
Рождение в восьмом мире
Когда от ужаса и безысходности я закричал, как все новорожденные дети, давая воздуху заполнить мои легкие и, тем самым всему организму предоставляя возможность сразу же перейти на альтернативный вид питания, все на земле было как обычно. Физическое население земного шара составляло приблизительно пять миллиардов человек. Догадываясь и не догадываясь об этом, примерно один миллион из них был при смерти, пятьсот миллионов находилось либо в состоянии войны, либо в состоянии голода, либо в состоянии тюремного заключения. Три миллиарда человек испытывали методическое унижение и реальные угрозы для жизни, два миллиарда человек не умели даже читать. Около половины населения регулярно находилось в состоянии алкогольного опьянения. Лишь восемь процентов живущих людей принадлежали к обеспеченным и то только потому, что у них ежедневно были хоть какие-то деньги в кошельке…
И вот, при таком раскладе я и родился. Попал в самую счастливую и в самую бесправную категорию людей — «дети». То, каким детство станет лично для меня, зависело от целей и задач, поставленных перед самим собой до рождения. То есть, если я хотел серьезно поработать над собой (а любая другая работа на земле не имеет большого смысла), то мне предстояло нелегкое детское существование.
Но мало того, что все обстояло, как обычно, все было еще и совершенно иначе, как ни абсурдно это звучит! Этот внешний парадокс состоял в том, что, несмотря на то что человечество очень далеко продвинулось в своем развитии с технократической точки зрения, оно оставалось на том же самом уровне в духовном смысле, что и тысячи лет назад. Так и не появилось ничего лучше понятия «добра», и не возникло ничего хуже понятия «зла». Все осталось прежним, сменились лишь декорации. И мне предстояло в скором времени ощутить все это в буквальном смысле на своей шкуре.
Нельзя сказать, что Место, куда я попал, было ничем непримечательным. Советский Союз — плод почти пятисотлетнего эксперимента Богов. Изначально он задумывался как альтернатива более Высоким построениям. Боги собирались установить здесь земной рай самыми обычными земными средствами. В ход было пущено все: еще при царях захвачены огромные территории, создана Великая единоговорящая централизованная империя. Затем были тщательно разработаны и воплощены в жизнь одинаковые схемы поведения и модели материального обустройства будущего общества социальной справедливости. Возведено в культ единоначалие. Единоличие и индивидуализм поставлены на колени. Притуплено чувство собственничества и обострено чувство патриотизма и товарищества. Боги стали словно одержимыми в своем желании насадить здесь равенство, дружбу, всеобщее благосостояние, ни в чем не ущемляя и не меняя самих себя! Их рвение доходило до беспрецедентной жестокости, и в порыве безумного вдохновения, они сметали на своем пути все старое во мгновение ока. Новое на его месте появлялось стремительно, но тяжело, да и то только для того, чтоб точно так же потом исчезнуть под напором следующих реформ. Особенно заметной эта тенденция стала как раз в то столетие, когда я вознамерился родиться. Коктейль из революций, войн, мятежей и прочего переходного мусора, как из ушата, низвергся на головы ни в чем неповинных жителей страны Советов.
Впрочем, неповинных ли? Ведь, как известно, наказания без вины не бывает. В чем же были виноваты эти люди? Наверное, в том, что искали справедливости, равенства, всеобщей любви и содружества, подобно тем самым Богам: не в самих себе, а во внешних достижениях, в хороших правителях, в безбожных теориях и святотатственных построениях — все в угоду своим страстям, замашкам, телам! В том, что Единым и Единственным над всеми Боги сделали свою гордыню. Они делали это бессознательно, давая выход заложененному в них свыше — подспудному желанию рая на земле, просто и мысли не допуская, что может быть какой-то иной путь осуществления всеобщего благосостояния.
Путь внутреннего постижения сути вещей и своего места среди них казался трудным и малоэффективным, от него веяло религиозной пассивностью. Одной жизни на постижение такого пути было явно недостаточно. Дать им такой путь не мог никто. Силы, потраченные в Вечности не могли и не успели бы окупиться там, где господствовало Время… Поэтому здесь решили все взять в свои руки! А раз построение временно, то оно — несовершенно и небезукоризненно, так как сориентировано на совершенно определенные нужды, которые, в первую очередь, и должны быть удовлетворены. Прежде всего, примитивные, низменные. Такие построения были изначально обречены, потому что строились отцами, а разрушались детьми, нуждам и потребностям которых уже не отвечали. Фактически это было беличье колесо для слепой белки.
Однако последние годы Некая сила Свыше все настойчивее вмешивалась в процесс, хотя Ее и мало кто замечал. А ведь именно она не давала угаснуть Духовному импульсу славян… Именно эта Сила не давала им уподобиться хищникам и завоевателям. Называлась эта Сила — Правь, и представляла собой Победоносную жертвенность, мощь внутренней правды и правоты.
Город, в котором я родился, назывался Анжеро-Судженск. Перевести это название многие пробовали, но с переменным успехом. Обычно дальше названия рек Анжера и Суджа дело не шло. Я бы перевел его (как всегда с языка духовных аллегорий) — как «АН ЖЕРЕбий — СУД ЖЕНСКого»! То есть: А Судьба-то — в Суде Женского начала. Значение такого перевода станет понятным по мере изложения.
Город располагался в западной Сибири, несколько южнее Томска и в двух часах езды от Кемерово — областной столицы. Однако он не был захолустным. Уже около ста лет через него проходила железнодорожная транссибирская магистраль, связывающая Дальний Восток с Западом СССР. Именно благодаря такому удачному положению город вырос до ста двадцати тысяч жителей, и к 1971 году, о котором сейчас идет речь, переживал экономический и культурный подъем. Школы, училища, больницы, кинотеатры, дворцы культуры, клубы, стадионы, парки, магазины более чем удовлетворяли нужды его жителей. А уж о рабочих местах и профессиях говорить не приходилось: любого жителя ждал просто огромный выбор: от продавца мороженного до руководителя профсоюзных организаций. Попасть куда-то выше силами одного только своего таланта даже в пределах города было уже трудней.
Все это благосостояние посреди вчерашних, невесть кому принадлежащих таежных вотчин не было чудом. Ведь еще во время Великой Отечественной войны 1941–45 годов сюда по железной дороге были эвакуированы многие серьезные промышленные заводы: машиностроительные из Харькова и Конотопа, вагоноремонтный из Харькова, построили химзавод на базе оборудования московского химико-фармацевтического завода им. Н.А. Семашко. Множество заводов как на дрожжах выросло здесь впоследствии, в период расцвета, так называемых, пятилеток, каждая новая из которых должна была приносить что-то свое, особенное.
Но главным достоинством города были, конечно же, шахты. Они стали разрабатываться здесь еще в конце XIX века. На угледобычу была сделана основная ставка, благодаря которой люди постепенно из обслуживающего персонала, ссыльных и каторжников, превращались в независимых и далеко не бедных жителей здешних мест. На описываемый момент в городе насчитывалось порядка десяти таких шахт, возле которых и расселились представители около сорока различных национальностей. Шахты носили незамысловатые названия, вроде «Физкультурник», «Анжерская», «Судженская», «Таежная».
Уже около тринадцати лет действовал интернат, где мне предстояло учиться и жить, оставалось около двадцати лет до начала эпохи депрессии и около двадцати пяти лет до закрытия основных шахт — главных жизненных артерий города… Это и был срок окончания эксперимента Богов. И начало нашего совместного с ними Труда.
Но до него еще нужно было дожить, ведь и я, родившись в процессе таких пертурбаций, тоже становился частью эксперимента. Как и каждый, живущий в это время. По первоначальному замыслу Богов я закономерно должен был идти по предложенному пути: по пути законности, общественных структур и связей, чтобы, как и все, занять какую-то отведенную нишу в обществе. Представлялось это просто: садик, школа, ВУЗ и рабочее место. Ну, а там — все зависит, как обычно, от связей и талантов. Мол, здесь для всех одинаковые условия. Таков был путь любого рожденного здесь, имевшего цель что-то сделать для общества.
Однако мой решающий поступок перед воплощением смешал все планы. События пошли совсем не так, как планировалось. С момента рождения и по сей день. В частности, в ожидаемый период, когда мне уже было многое открыто свыше, я не только не поступил ни в какой ВУЗ, но и не пошел проповедовать. Я вообще полностью изолировался и дистанцировался от социальных перипетий общества. Причем в самый их пик, на гребне волны, когда все считали, что пришло время что-то поменять, и «от каждого из нас зависит — какой будет дальнейшая жизнь». Когда штурмовали белый Дом, когда избирали первого Российского Президента, когда республики СССР отделялись друг от друга. На фоне всеобщей бестолковой шумихи и неразберихи мне не составило труда отмежеваться от этого Действа Богов, позволяя им вдоволь натешиться властью над людьми. Я предпочел стать человеком без рода и племени, без семьи, без работы, без гражданства. И как меня ни старались уязвить, выманить или заинтересовать, я ограничился узким кругом друзей и глубоко ушел во внутреннюю работу, в работу по подготовке деятельности, противоположной всем этим внешним игрищам. Я сразу приступил к взаимодействию с Богами напрямую. Отвлечь на второстепенное меня не удалось: Путь осуществлялся в точности с мною задуманным: Крым — Феодосия — гора Мангуп** — Духовное Имя — Севастополь — Теургия — Период Откровений и Работы над Силами.
Но это еще в далеком будущем, а пока я лежал на каком-то белом столе, и мне было ужасно неудобно. Во-первых, холодно. Во-вторых, — голодно, в-третьих, мне надоело, когда меня то и дело дергали чьи-то слишком уж механические руки и, как полено переваливая с боку на бок, втискивали в какие-то тряпки. Хотелось тепла и уюта, которые слабым облачком еще вились где-то над моими висками, как воспоминание о тех сферах, откуда только что вывалился. Я готов был даже смириться с тамошней сыростью! Пытаясь соображать, я напрягал все силы, но оглядеться не было возможности, всякие попытки тут же пресекались — либо механическими руками, либо тугими белыми тряпками, которые, по всей видимости, составляли сейчас единственную мою собственность в этом мире.
В какой-то момент меня вдруг отпустило, и я на несколько минут вернулся туда, откуда вышел. К сожалению, там все было уже иначе. Не так безоблачно и не так заманчиво. Оставаться там тоже не хотелось, как на вокзале покинутого города. Оставалось одно: привыкать и всматриваться в то, над чем предстояло работать в ближайшие несколько десятилетий. Понимание этого факта не добавляло вдохновения, не успокаивало, напротив — давило и временами выхлопывало из меня громкий крик, который здесь назывался детским плачем. Сильные эмоции нельзя было выразить никак иначе: ни руки, ни ноги меня не слушались, а предательский рот вместо того, чтоб говорить слова, только распускал слюни.
Экскурсия в иное
Это был не первый случай рождения, я к ним отчасти привык, но легче от этого не становилось. Хотелось срочно действовать, что-то предпринимать. Но как, среди этого кольца отчужденных людей, этих невидящих мои настроения душ? Нахмурив почти несуществующие брови, я заглянул в мысли обладательницы надоедливых механических рук. Слава Богу, положение новорожденного это еще позволяло.
Она явно была не в духе. Недавно ее муж пришел весь грязный, как свинья, и оглушил исповедью о своих любовных похождениях. Будь трезвее, он не стал бы этого делать. Но его до тупости монотонная жизнь не давала ни шанса поверить в какое-то иное ее предназначение. Он обвешал жену полосатыми червями-матами, они ужасно гадко извивались вокруг ее плеч и то и дело доставляли неприятные ощущения в области сердца и лопатки. Там сильно и болезненно зудело. Когда же на ее голову опускалось сверху серое облачко эмоций, то тут же всплывали картины вчерашних разборок, затопляя женщину чувствами жалости к себе, невыносимой боли за беспросветную жизнь, скорбью по утраченной вере. Она непроизвольно дергала головой, как будто желая стряхнуть мрачные мысли, и облачко временно отпускало ее, рассеиваясь чуть поодаль от макушки. Спустя время все повторялось с безразличной точностью механических часов.
Так вот откуда ее никудышнее обращение с новорожденными! Так дело не пойдет. Сделав нечеловеческое усилие, я сумел увидеть, как эта женщина выглядит в Седьмом мире. Там она была куда красивее, ухоженнее, отчасти даже утонченнее. Этого, впрочем, и следовало ожидать, ведь там сосредоточена ее жизненная духовная прасуть, ее корни. Именно эта оболочка будет продолжать существовать даже тогда, когда погибнет ее физическое тело.
Я видел все в ином измерении. Комната тут же стала иной, больше, разноцветнее, а за колышущимися шелковыми шторками полыхало цветочное лето. Женщина была одета легко и неброско. Я стоял в углу и осматривался, — не помешал ли кому-то здесь своим появлением. Ведь случайно можно было на кого-то невзначай и наложиться, поскольку законный проход в Седьмой мир подразумевает отключение обычного земного сознания, я же этого не сделал, пользуясь преимуществом новорожденного человечка, еще находящегося в пограничных состояниях, сменившего форму, но не успевшего окостенеть в ней. По счастью, в комнате мы были одни. Похоже, это была комната ее души. Значит, отсюда до ближайшего поста Смотрителей примерно часа три. До конца ее смены время есть, можно спокойно, не привлекая чужого внимания, осуществить некоторые необходимые изменения. Приблизившись к ней настолько, что стало чувствоваться ее неровное дыхание, я заглянул в глаза. Обычные, серовато-зеленые, они почти ничего не выражали, сосредоточившись на своих проблемах где-то в глубине сердца. Комната, эта чудесная, заваленная цветами лужайка посреди символических стен, не производила на нее никакого впечатления. Такое иногда случается от привычки находиться всегда в одном и том же месте, красоту этого места уже не замечаешь. Тогда я заглянул глубже, в область сердца. Там меня заметили, хотя и не сразу. Женщина очнулась и несколько раз быстрее обыкновенного моргнула. Она не хотела отпускать свое бремя и имела на это полное право. Нарушать ее прав я не собирался, но мне хотелось напомнить ей о ее возможностях.
— Здравствуй! Совсем ты что-то приуныла, женщина. Как тебя зовут?
Ольга? Как насчет экскурсии в прошлое, Ольга?
— О чем это вы? Кто вы, вообще, такой? Не мешайте, — с некоторым раздражением дала она отпор.
— Кто я? Да вот этот новорожденный, которого вы в упор не хотите видеть…
— Какой еще новорожденный? Вы, что — больны?
— Возможно. Но не больше чем вы. Итак, Ольга, — экскурсия? Женщина оказалась в замешательстве, было очевидно, что она не понимает, что с ней происходит, ведь общение происходило гораздо глубже уровня мыслей и чувств. Единственное, что увидел бы человек со стороны, это то, что женщина, находится как будто в полугипнотическом состоянии. Она стала как-то внимательнее смотреть на улыбающегося краснолицего малыша, словно бы решая, что ей сейчас с ним делать, но никак не соображая, что именно.
В иной реальности, не давая ей опомниться, я схватил ее за руку и потянул за собой. Она не оказала особого сопротивления, понимая, что происходящее больше похоже на сон, чем на реальность. Идя быстрыми и широким шагами, я дотащил ее до окна и с силой выпихнул наружу. Она вскрикнула и вывалилась так неловко, что мне в какой-то миг открылись ее обычно скрываемые части ног. Это меня рассмешило. Спустя секунду я тоже находился по ту сторону.
Вокруг полноправно царило лето, летали бабочки, жужжали шмели, деловито присаживаясь возле нас на желтые, оранжевые и фиолетовые георгины. Слабый, приятный ветерок трепал волосы и создавал ощущение невероятной свежести, отдаваясь которой, хотелось все больше и больше растворяться в беспредельности иссиня чистого неба. Учитывая то обстоятельство, что мы только что находились в месте, обогреваемом двумя-тремя чугунными батареями, а за окном — февраль, приключение должно было понравиться моей подопечной хотя бы тем, что давало возможность временно забыть о холоде.
Уверенной походкой я провел ее туда, дорогу куда знал очень хорошо с давних пор. Она была широка в начале пути, но к концу сузилась до тропинки между высокими скалами. Когда многотысячные тонны серого камня стали нависать совсем у нас над головами, а впереди виднелся совсем узкий просвет, женщина, обернулась на меня, взглядом спрашивая, не сбились ли мы с пути. Улыбкой даю ей понять, что все нормально, беспокоиться не о чем. И все же я не совсем был искренен, сделав это. Буквально через несколько шагов, когда воздух стал совсем спертым, а на над нашими головами давяще нависало что-то темное и некрасивое, впереди появилась дверь. Это был конец пути. Но за дверью нас ждало нечто такое, что должно заставить эту женщину измениться. Я был уверен, что для нее это будет полным откровением, которое если не сделает ее просветленной, то наверняка изменит жизнь. Дверь открылась только после моего тайного слова, тут же закрывшись за нами. Я еще не успел забыть всех секретов потустороннего мира.
Мировой конфликт душ
Мы оказались в странном месте. Перед нами простиралось бескрайнее, серое поле. На небе не было ни одной тучи, ни одного визуального объекта вообще. Оно словно было вылито из цельного куска фиолетового камня. Казалось, здесь не было никакого движения, и от этого возникало впечатление, что времени тут тоже не существует. Но оно существовало. Об этом свидетельствовало то, что мы здесь могли двигаться, как полноценные существа, видя и ощущая себя. По обыкновению я положил руку на плечо подопечной.
— Вот мы и на месте. Теперь что бы ни происходило, ни в коем случае не вмешивайся, стой и смотри, я буду пояснять, что ты увидишь. Это для тебя очень важно, поверь. Хорошо?
— Хорошо. Постараюсь… если смогу…
— Постарайся, это в твоих же интересах. Здесь начинается то, что называют человеческой Историей. Сейчас ты станешь очевидцем Великого события, положившего начало тому образу жизни, который существует на земле по сей.., — тут я запнулся, — который существует уже много веков и тысячелетий. Гляди: вон приближается некая тень, видишь? Это Левое Воинство. Другими словами — Силы Нави, то есть, Искаженно видящих Свет. А там, с другой стороны — видишь, отсвет? Это Воинство Прави, то есть — Видящих правильно, истинно. И то и другое — находится сейчас в людях. Когда-то Две изначальные Силы звались Наба и Нава. Первая олицетворяла Небеса — Небо, вторая Наву — Иллюзию его отражения, земную действительность. Тебе известны слова «Наверное», «Навет», «Навзничь», «Навоз», хоть эти слова и имеют разные корни, на самом деле они построены на базе Силы Нави. Наба и Нава отличаются вроде бы только одной буквой. Но между ними — пропасть, так как звук Б — символизирует Бытие, а звук В — Воскрешение. Воскрешение же возможно лишь через смерть. В свою очередь смерть возможна только через жизнь, которая и является самой большой иллюзией бытия. Такая вот цепочка… Кстати, ты много знаешь слов с корнем Наба?
— Ну, — подумав сказала Ольга, — Набат.., больше ничего на ум не приходит…
— Набат — это огромный такой медный барабан был у древних русских воинов. Потом и колокольный тревожный звон стали так именовать. А другие слова знаешь?
— Не припоминаю.
— Так вот, Наба, оно же Небо, происходит от двух соединенных слогов — На и Ба. Или видоизмененное: Не — Бо. В этом случае, Бо заменила Ба, но сохранила значение — «потому что», у белоруссов оно сохранилось. Таким образом, НАБА — это «то, что сверху всего», «потому что», то есть, «превыше всех причин». А теперь вспомнишь сочетания, состоящие из На и Ба?
— Ну, это уже проще! На башне, На базаре, На бак, ну, или Не бояться, Не болеть, Не бодаться…
— Да. Все верно. На — подразумевает возвышение, а Ба — Возглас удивления и довольства с подтверждением причинности — потому что. Например, ты сказала башня — Это переводится как Возглас «Ба! Да ведь это Шня!» Шня же — это в древнем языке русов — что-то очень длинное, так называли иногда версту — что-то около километра. Получается словосочетание: «Вот это да: высота, ибо — верста!»
В сочетании же эти звуки дают НАБА — понятие Необычности, незаурядности, то есть того, что всегда (ибо) НАД, СВЕРХУ, НА. Недаром в некоторых языках, например, в арабском и на иврите, слово «Наби» — означает не что иное, как акт передачи информации Свыше на землю, иначе говоря — пророка, посредника между миром Горним и Дольним.
То же самое касается «Нави». Только вместо окончания БА здесь ВА, — оно же Во, В. То есть, Наво, Навь. А ВО (ВА) — означает, во-первых, излишество, перебор. Например, когда говорим ЖаркоВАто или МалоВАто. А во-вторых, подразумевает указание на какое-то четкое место — «во!» Получается что-то вроде: «Над этим местом» или «на это событие». Можно рассматривать это сочетание и как «Сверху вход», НА — В.
Такой вот расклад… Ну вот, пока я тебя тут просвещал, почти все собрались. Посмотри-ка, что там делается.
Постепенно поле заполнилось разными существами, напоминающими людей, но по виду они были гораздо легче, красивее и подвижнее. И все же — это были люди. Перволюди. Они были смуглые, голубоглазые, с волнистыми шелковистыми волосами. Недаром, Антонина, которую я видел из Запределья, до сих пор сохранила все эти признаки.
Они не суетились, как это обычно бывает на поле брани перед сражением, не нервничали, они еще не знали, что такое скорбеть, плакать, умирать, болеть. Они были целиком и полностью под властью своих чувств и представлений, но опробовать их в полной мере им еще не приходилось. Сейчас эти первоначальные представления, чувства и мнения разделились, и в результате — то же самое произошло с людьми. Поскольку до этого момента все были как одно, то разделение произошло слишком очевидно: все люди разошлись на два лагеря. Было их тогда на земле около миллиона, жили они всего на одном континенте, общались на одном языке, а цвет их кожи был почти прозрачен, до того тонкой была их материальная сущность.
Но и сейчас мы с женщиной могли видеть, что они уже стали чем-то отличаться друг от друга. Одни из них больше щурились, под ярмом коварных мыслей, отчего глаза их принимали неестественную форму, другие научились обижаться и кичиться, отчего губы их непомерно выпячивались, а волосы кучерявились и темнели.
Мы могли видеть это событие, потому что оно было вневременным, так сказать, транс-эпическим. И повторялось каждый раз в определенное время, до тех пор, пока существовали его следствия в современной реальности. Те, которые стояли слева — были выразителями идеологии СРА. Те, которые были справа — стояли за идеологию СВА. Отличие состояло в том, что первые себя поставили в центре мироздания, и весь мир стали познавать как находящийся вне их, вторые — сосредоточили Центр мироздания внутри себя и стали познавать весь мир в себе самих. Таким образом, первые принадлежали к Силам Азазаля и Самаэля, и выражали жестокую наступательную позицию, девиз которой был: «победа любой ценой, а победить — значит подчинить».
Вторые выражали иную идеологию, унаследованную от Высших Сил, спускавшихся к ним на помощь. Их метод был совершенно иной. Они предпочитали побеждать самих себя, что-то в себе. Они считали, что этим побеждают и все вокруг, ибо со всем окружающим миром связаны тысячами незримых нитей. Это были будущие мои адепты.
Мы приготовились увидеть разрешение конфликта.
Женщина смотрела на все широко раскрытыми глазами, руки ее были слегка приподняты и согнуты в локтях, будто она готовилась к бегу. На лице то и дело мелькали разные мысли и предчувствия, отчего оно быстро меняло выражение. Можно было подумать, что она сама находится там, в рядах этих людей. Но в целом она держалась молодцом.
Лишь в момент, когда левое воинство ринулось на мирно стоящее, стало очевидно, что наступающие вооружены серьезно и совсем не бесплотными вещами. Они держали в руках дубинки, заостренные предметы, камни. Решительные выражения обезображенных гневом лиц не оставляли сомнения в их намерении пустить в ход содержимое рук. Я заметил, как женщина отшатнулась, увидев это. Она также почувствовала себя беззащитной перед чем-то нависшим над ней и неизбежным, как грозовая туча. В отличие от находившихся там, она понимала, чем чревато такое нападение. Мы находились в стороне и молча наблюдали, как поток вооруженных людей приблизился к мирно стоящим и остановился в нерешительности. Поднимать оружие на беззащитных не приходилось еще никому…
Вдруг из каждого лагеря навстречу друг другу вышли два человека. Воин, который шел от вооруженных, нес приличную дубинку, другой, выступивший от мирного воинства, был безоружен. Они остановились напротив друг друга, перекинулись парой фраз, после чего стало очевидно, что компромисса не нашли. Тогда, не долго думая, вооруженный взмахнул своей дубинкой и что есть силы ударил противника по голове, справа налево. Тот, и не подумав защищаться, пошатнулся, но устоял. По лицу потекли струи крови, свидетельствующие о серьезности раны. Ударивший что-то резко крикнул, похоже, спросил. Истекающий кровью, видимо, собрав остаток сил, дал тот же ответ. И — снова удар, сильнее прежнего. И снова никаких попыток защититься. На этот раз удар пришелся по лицу, которое хрустнуло и поддалось. Человек упал как подкошенный. Женщина с ужасом повернулась в мою сторону и только теперь поняла, что упавший один в один похож на приведшего ее сюда человека. В ее глазах застыл неподдельный ужас и немой вопрос.
В ту же секунду тишину прорезал безликий боевой клич, взмахнули чьи-то одурманенные руки, и невинная кровь снопом розовых искр брызнула на толпу. Эта кровь, словно масло, подлитое в огонь, возбудила и без того наэлектризованную толпу, жаждавшую утолить свою ненависть, и десятки рук взмыли вверх, держа острые, тупые и тяжелые предметы.
Однако мирное воинство оставалось непоколебимым. Те, кого били, стояли крепко. Они словно не чувствовали боли, их лица не искажались, а падали они лишь тогда, когда уже не в силах были оставаться в сознании. Гибель первых братьев нисколько не смутила и не испугала остальных. Они решительно вставали на их место, также без колебаний и страха подставляя себя под удары: не уворачиваясь, не пряча лиц и даже не жмурясь перед лицом реальной опасности. Видимо, почитая такую долю за честь.
Так продолжалось какое-то время. Напор, удары, брызги крови, падающие, но не сломленные люди. Затем, неожиданно для всех, произошло что-то невообразимое. Часть наступавших, которым приходилось непосредственно убивать и калечить, заколебалась и отпрянула. Еще через несколько минут она развернулась спиной к мирному Воинству. А затем с невероятной силой, отвагой и решительностью эта одна тысячная темного Воинства стала давать отпор своим же собратьям, по всей видимости, проникшись состраданием к безропотно погибающим, и не найдя ничего лучшего, как активно защищать их! Это были те, кто видел Лица убиваемых, не сопротивлявшихся физически, но непоколебимых духом… Этот дух передался и им. Но, будучи, неспособными понимать внутренний смысл таких поступков, они преломили его в себе в активную позицию.
Как ни странно, их число заметно росло, и они могли сдерживать натиск собственной многотысячной армии Левой стороны. Они бились неистово, понимая, что это их последний бой, погибали тяжело, страдая от глубоких ран и теряя кровь, и тогда, видя их волю и стремление защитить безоружных, только что убивавшие их сами становились на их место и бились с остальной напиравшей массой. Процесс был неостановим. В нем больше всего погибало представителей Наступавшей темной стороны, меньше — защитников мирного Воинства, еще меньше самого Мирного воинства.
Такой факт удивил и потряс стоявшую рядом со мной женщину, она просто не могла поверить своим глазам, происходящее казалось ей невозможным чудом. Наконец, не выдержав, она схватила меня за плечо и обратилась с такими словами:
— О, человек, объясни же мне то, что тут происходит, уже нет моих сил смотреть, не понимая, что же я вижу!
Я ответил ей тотчас же и объяснил, что то, что она видит — продолжается на земле с этого мгновения и по сегодняшний день. А объясняется просто. Истинные Слуги Бога — непобедимы, они знают свои корни, свою задачу, бренность земной жизни, они не защищают себя от зла, так как они — выше зла, и оно не может причинить им реального вреда. Они не привязаны к обители страданий — земным страстям и желаниям. Самое лучшее для них — расстаться с жизнью, которую они в любом случае скоро утратят, жертвенным способом. Но они не безголосые овцы и не пушечное мясо. Своей жизнью и своими страданиями они оживляют и возвращают к жизни не слишком крепко заснувшие души. Но, поскольку, те заснувшие души не заслужили еще Милости Небес, они, защищая Мирное воинство, борются за Добро теми способами, которые получили в наследство от Зла — активно противостоя самому Злу. Потому что оно — еще часть их самих, и они имеют полное право уничтожать его в других по правилам этих других, ибо тем самым убавляют его и в себе.
Прочие же — лава зла. Она велика и всепожирающа, не знает ни сострадания, ни жалости, ни любви. Но чтобы выделить из нее неокончательно погибшие для Бога элементы, — мирные Слуги Бога приносят себя в жертву. Все люди на земле сейчас принадлежат к какой-то одной из этих трех категорий: Святые, Защитники и Злонамеренные. Все — участники этой Гигантской Битвы Века Войн. Но этот век минует, настанет Век Мира. Уже скоро. Тогда все будет иначе и по-другому.
— Кто же ты, и почему сюда привел? — спросила женщина уже спокойнее, видимо, начиная приходить в себя.
— Сейчас речь не обо мне. О тебе. Ты — среди тех, кто обернулся против своих собратьев, больше не желая убивать невинных. Твой муж — среди Лавы Зла. Очень часто так происходит в жизни. Приходя на землю, мы выбираем себе либо помощников, либо — врагов, чтобы противостоя им, на своем участке Битвы, помогать всему Воинству в целом. Очень многим женам-Святым достаются мужья-Злонамеренные и мужьям-Святым — жены-Гидры, именно по закону того, что ты сейчас видишь. Прозрение — путь тернистый, пройти его сложно, но — можно. Что же касается меня, то я бываю то с Мирным воинством, то с Воинами Левой стороны, обернувшимися против Зла. И те и другие дороги мне. Тот, павший в этой битве первым — мой древний прообраз. Я несу на себе следы той битвы по сей день. Остального тебе лучше пока не знать.
Когда мы вернулись назад, женщина была притихшей и слегка подавленной, она пыталась переварить увиденное и услышанное. Вдруг, повинуясь, внутреннему импульсу и догадке, она взяла в руки сверток, аккуратно размотала пеленки и, внимательно посмотрев на малыша, с содроганием сердца заметила несимметричность его маленькой, лысенькой головы, словно бы вдавленной с левой стороны в области черепа и несколько сплющенной с той же стороны в области лица. Она немедленно закутала человечка и, не сумев сдержать слез, бросилась вон. Это был не сон. Она сидела возле окна и не замечала снующих мимо нее людей в белом. Кто-то предложил валерьянки (видимо, у нее пошаливало сердце, и это знали, а возможно, просто были в курсе ее семейных проблем).
Дело было сделано. Не знаю, станет ли она лучше обращаться с новорожденными, но уж с мужем-то точно разберется. Я оставил ее наедине с самой собой и вернулся в свое маленькое тельце. Оно стиснутое, как резиновыми обручами, сразу стало тяжело дышать, сознание слегка затуманилось. Было ясно, что в таких условиях долго и сознательно находиться невозможно. Я переключился на мир пока мне более близкий — но уже без сопровождения. Лишь к году телесной жизни можно было рассчитывать на нормальное восприятие окружающей земной действительности. До этого — нужно было побольше «спать» и поглощать материальные Силы-энергии через маму.
*Наби — на семитских языках означает «Пророк», посредник между мирами.
**Мангуп гора в Крыму, где некогда располагалась столица древнего христианского княжества Феодоро. Город был разрушен турками в 1475 г.