(События в мире людей)
Объединение Прави и Яви
Лето 2000-ого года. Слегка парит, как перед дождем. Дачный дом под Киевом, где сегодня я один. У всех заботы и дела, однако, вышло так, что мне пришлось заняться вовсе не тем, чем предполагал. И это не по причине недисциплинированности, напротив, похоже, наконец-то, подошло время собраться в один сплошной сгусток энергии и самоконтроля, как и полагается на момент подведения определенных итогов. Долгое предчувствие такого момента не позволило ошибиться, в любом деле все зависит от начала, а оно, похоже, выбрано наиболее удачно. Выбрано не мной. Но мной осознано. Нужно подумать, как теперь жить дальше, в каком направлении двигать силы. Каким образом оформить в систему огромный, открытый Свыше потенциал в понятном и доступном для людей виде.
В этом большом городе я практически один. Друзья — далеко, родственники — еще дальше. Я гражданин совсем другой страны. И хоть все мои серьезные достижения произошли именно в этой стране, к ней они имеют весьма условное отношение. К тому же они невещественны, недоказуемы, их польза для людей спорна и пока неощутима… Да и показывать ее, без упоминания о моих притязаниях, практически невозможно, это вещи взаимосвязанные. Трудная, если не сказать больше — неразрешимая дилемма. Вчера в серьезной беседе один из давних друзей-учеников спровоцировал сегодняшние размышления. Дело в том, что я прожил в Крыму восемь лет, собрал там вместе с Мамочкой группу мужчин и женщин, называемых нами «ребятами». Ребята искренне верили в то, кто мы такие, понимали смысл нашей работы и, как могли, помогали все эти годы. Но подошел срок, Мамочка покинула этот мир, и Отец Небесный вывел меня на новые рубежи, где стояли иные задачи, в результате чего вынужден был переехать в Киев. Сам в полную неизвестность, и их оставив, можно сказать, на произвол судьбы.
Ко всем сложностям добавлялось то, что с таким трудом выпестованная группа была фактически разогнана Мамочкой перед ее смертью. Она проводила Суд над Силами в самой себе, и мало кто мог его выдержать. Одни впадали в состояние близкое к помешательству, другие просто в «переклин», — неадекватное реальности восприятие. В основном причины были банальны: люди живут в придуманном мире и, прозревая и видя реальное положение дел, переживают шок от несоответствия своих умственных и эмоциональных нагромождений тому, что есть в действительности. Это «действительное» мы с Мамочкой умели показать легко и непринужденно. Но это нам оно было легко. Другим зачастую причиняло боль: надлежало рушить взлелеянное. Самым простым в такой ситуации было — избегать общения с нами, игнорировать нас или даже поссориться. Но это был путь заурядного большинства. А возле нас собралось избранное меньшинство. Однако быть обычными людьми они от этого не переставали. Поэтому периодически и по очереди приходилось выпроваживать их в «обычную жизнь», без права общения с нами, чтобы у них восстанавливалось утраченное чувство более привычной «реальности» и «объективности». Таким образом, на момент, когда Мамочка доживала свои последние земные дни, возле нас остались лишь двое самых доверенных и маневренных, сумевших в силу обстоятельств и личных качеств избежать общей участи — Андрей и Витя… Один из них сейчас и приехал в гости.
Мы разговаривали в дачном доме, на втором этаже. Двери и окна были открыты настежь. Дул теплый ветерок, прозрачные шторы колыхались, пахло озерной свежестью. Будучи сбит с толку очередными разоблачениями, Витя не нашел ничего лучшего, как, защищаясь, парировать: «Ты, Саошиант, очень изменился!» Это был крик о помощи человека, упавшего за борт. Какое-то время утопающий расходует силы на бесплодные надежды о Спасателях, позже начинает осознавать, что рассчитывать можно только на самого себя. Как правило, когда бывает уже поздно. Но именно ради этого мгновения он и оказывается один на один со стихией, которая предоставляет ему право обуздать себя или же спасти чужими руками то, что отныне не будет представлять собой самостоятельной ценности. Разговор был важен для троих, но как раз в этот момент сосед позвал мою жену: он ехал в город и согласился ее подвезти. После того, как ее проводили, накал не ослаб, мы снова уединились и продолжили. Теперь можно было быть еще откровеннее.
Внешние аргументы были на его стороне, как, впрочем, всегда бывает у тех, кто не ищет сути происходящего, а хочет либо обвинить, либо оправдаться, иными словами — сохранить свой мирок от потрясений. Но в том- то и дело, что Витя не был таким человеком, хоть и действовал шаблонно. Семь лет общения с необычными людьми, совершающими необычные дела, сделали его другим. Именно поэтому он и приехал в отпуск из Крыма, чтобы продолжать жить так, как привык, когда я еще находился рядом. И через неделю ему вдруг показалось, что тот, на кого он возложил все надежды, стал другим. Но он переживал даже не за это. Мамочки больше рядом нет, Саошиант уехал. Изменилось отношение к нему, изменился мир, вся жизнь. Нет, он видел, что в духовном плане его наставник все тот же, так же и на том же сосредоточен. Но взаимоотношения стали непонятными, кем себя теперь воспринимать, какое кому место отвести в этой новой картине, как уравновесить чувства и мысли и привести их в синхронность через тысячу километров, которые теперь нас разделяли. В полный рост встал вопрос о переориентации: о формировании и обновлении новых взаимоотношений и целей.
Я сел в кресло и по обыкновению подоткнул под себя ноги. В такие минуты моя серьезность пугает, даже отталкивает, но никак не могу ей сопротивляться, это что-то не от меня исходящее. Ведь в таких разъясняющих беседах сосредоточена моя жизнь и смысл проделываемой работы. Более того, в этом интерес стоящих за мною нешуточных, хоть и невидимых Сил.
Витя — темноволосый крепенький паренек среднего роста, двадцати двух лет от роду, сел напротив, на отведенную ему кровать.
— Так что же во мне изменилось, Витя?
На прямой вопрос он не нашелся, что ответить, и лишь сделал попытку сказать нечто. Тогда беру инициативу в свои руки.
— Может, я стал меньше уделять тебе внимания? — Ну да, где-то…
— Может, стал безучастнее, безынициативнее? — И это…
— Стал равнодушнее?
Он слегка смутился, но все же, понимая, что от этого будет зависеть полезность беседы, поерзав на месте, согласился и с этим:
— Да, Саошиант, я почувствовал твою какую-то отрешенность.
Этого я и ждал. Увидев отчаянную готовность выслушать всё, мое «равнодушие» исчезло, хотя при этом не изменил ни тона, ни выражения лица, ни позы. То, чем был наполнен, наконец-то, получило право реализоваться. Я часто говорил ребятам, что реагирую лишь на конкретный актуальный жизненный запрос, неважно от кого он исходит — от человека, от Бога или из меня самого. Рассуждать о чем-то там заоблачном, не имеющем отношения непосредственно к происходящему и к реальности, никогда не видел смысла. Пришло время объяснить назревшее. Ему и себе.
— А как ты считаешь, разве на меня не должны были повлиять последние события?! Отец поместил меня в новые условия, и я должен им соответствовать. Эти условия таковы: Он снял с меня обязательства по отношению к вам, а ваши по отношению ко мне — нет. И это понятно. Ведь я, будучи в иных обстоятельствах, теперь живу с другими людьми, физически находясь очень далеко от вас, и поддерживать прежний уровень отношений возможности не имею. Поэтому я как бы отпустил вас. Вы же, наоборот, остались в прежних условиях, живете там же, где жили, делаете то же, что и делали, общаетесь друг с другом на почве того, чем жили и при мне. Кому из нас тяжелее? Ведь я здесь без друзей, знакомых и помощников, без возможности себя как-то проявлять. Кроме жены у меня здесь — никого. А завязываться с системой, вы же знаете — не мой путь. Я в очередной раз потерял близкое и дорогое ради неизвестного и сомнительного. Опять начал очередные завоевания сначала. Вы же кроме меня ничего не потеряли. Да и меня вы не потеряли. Все равно я очень часто к вам приезжаю, пишу, звоню.
Витя оживился: «Ну, вот видишь, все-таки ты же не совсем нас отпустил!»
— Разумеется. А как же иначе? Свыше продолжается над всеми нами контроль, хотим мы того или не хотим, ведь вы — хранители нашего с Мамочкой наследия, Духа дома, всего, что мы в вас вложили за семь лет совместной, довольно непростой Работы. Мамочка положила за вас жизнь. Весь смысл нашего с вами взаимодействия, возможно, и сведен-то был к ее героическому умиранию.
Коснувшись больной темы, умолкаю. Витя же, почувствовав в этой паузе угрозу закрытия темы, заторопился: «Несколько раз я пытался с тобой заговорить, спросить, но ты не реагировал, иногда словно и не слышал меня! Ты начинал говорить только при Лере».
— А что я могу еще сказать тебе в данных обстоятельствах? Чему научить в отрыве от жизни? Вы привыкли пассивно потреблять энергии происходящего глобального процесса и открываемые Свыше знания и через это чувствовать участие в моей жизни. Я всегда говорил вам, что внутри пуст и уравновешен, и сохранить такое состояние — единственная подлинная цель. А беседы, поступки и случаи — лишь реакция на навязываемое извне, вызываемая необходимостью снова восстановить внутреннюю гармонию. Я говорю тогда, когда озабочен и что-то решаю. В остальное время остаюсь безынициативен и молчалив. А Лера — сейчас моя жизнь, ею я озабочен. Ты ведь знаешь, Кого она здесь представляет. Мне необходимо многое понять, связанное с ней, воплотить это в жизнь, реализовать сценарий следующей части драмы под названием «Объединение Прави и Яви».
А тебе Отец дал возможность приехать и прежде остальных понять, что по-прежнему уже не будет. Как-то иначе — да, но как было — нет. Лера — не Мамочка, и вашей нянькой, духовной служанкой сделать ее не позволю. Вам не хватает Женской Духовной энергии? А когда вы сами будете Любить и Давать? Ведь сколько отдашь — столько же и возвращается твоей собственной, но уже обогащенной энергии. Нам всем придется теперь перестроиться, исходя из новых условий. Задачи Отец поставит по мере готовности их воспринимать. Сначала будет тяжелее, чем обычно. Но это ж не навсегда. Спасать-то этот мир все равно вместе придется! В одиночестве или найдя себе пары — неважно. А возможно, очень даже важно, — здесь я усмехнулся, — ведь именно женщины отражают суть находящегося с ними мужчины, без них мы себя не видим, не понимаем до конца того, что нами движет, не отдаем себе отчета во многом. Поступок Софии-Мамочки, сотворившей этот мирочек, способствовавшей разделению всего на мужское и женское, как ты знаешь, совсем не являлся ошибкой. Хоть и хлебнули мы при этом изрядно …
Брать равно давать
Эти слова оказались очень уместными. Подспудно Витя, как и любой нормальный мужчина, всегда искал женщину, и вопрос этот последнее время не давал ему расслабиться. В сложившейся ситуации он прозвучал особенно актуально. Витя невольно хотел спроецировать свое отношение к Мамочке на Леру — мою нынешнюю жену, и подсознательно ждал от нее того же, что привык брать от Мамочки. Я этого не позволил и объяснил почему. Нужно было осознать, что то, что раньше давала Мамочка: тепло, заботу, мудрое материнство и хозяйскую хватку — теперь каждому придется добывать индивидуально, скорее всего, в лице своих жен. А любая жена — не Мамочка, она отразит лишь то, что есть в самом ее муже. И взамен потребует, как минимум, ровно столько же, сколько даст. Она будет на равных, а не Выше, как было с Мамочкой. Скорее всего, в силу промеевской природы, потребует больше, чем даст. Поэтому жены не будут и не могут быть мамами своим мужьям. А тоска о потерянном материнстве — как тоска о потерянном рае.
— Да, теперь я понимаю, Саошиант, почему так происходит. Понимаю, почему наши письма доходят к тебе за три дня, а твои идут к нам по двадцать, а то и вовсе не доходят. Мы должны научиться давать, не требуя и не ожидая отдачи! Я действительно хочу научиться сам Давать, но не вижу, где это применить! Кому, ради кого? Весь мой внутренний мир наполнен таким, что в этой жизни никому и даром не нужно… А быть таким, как все, я уже не могу и не смогу никогда. Скажи, есть ли шанс встретить тех, кто поймет, чем мы живем, кто захочет получить это, кто согласен будет обмениваться?
Как всегда, свое сокровенное он предоставил договаривать за него. Это одно из свойств его характера: вытягивать из людей то, что он хочет от них услышать или получить. Но в данный момент наши желания совпали: он хочет найти применение, я — видеть его определенность. Мы оба в одинаковой ситуации, только с разных концов.
— Я бы, на твоем месте, Витя, получше пригляделся к тому, что имеется, а не ждал манны с неба. Пока только ты из всех ребят получил возможность приезжать к нам, перед тобой, как мужчиной, по-своему открыта Лерина дочь, ты мог бы, пользуясь этим, на многое открыть ей глаза. Как перед моим давним и преданным соратником, перед тобой открыта ее мама — и тут не останешься без работы. Ты же, вместо этого, снова настроился на получательство, в том числе и от них. Ну, куда это годится — пора уже взрослеть! Прошедшая неделя достаточно показала, что ты не к нам с Лерой приехал, ты приехал как авторитет для других, а не как мальчик, в роли которого привык себя воспринимать. Попробуй же сделать то, что от тебя требуется в новых условиях. Поезжай завтра с утра с ними в город, тебе будет о чем рассказать, ведь они всей нашей жизни не знают, не понимают многих вещей, которые ты пережил и прочувствовал на собственной шкуре. Кому, как не тебе, сейчас их просветить. Лерочку я и сам могу направить, а вот мою тещу и ее внучку — попробуй-ка ты…
Я снова усмехнулся. Витя усмехнулся в ответ. Он меня понял, я намекал ему на то. чтобы взять шефство над Женей, взрослеющей дочкой Валерии. Ничего большего в эти слова вложено не было. Ей нужен был духовный наставник, которого бы она воспринимала как друга.
— А как же ты?
— Я остаюсь.
— А лестница на второй этаж, как ты будешь делать ее один?
— Ты приехал сюда не за этим: если бы нечего было делать — занимались бы лестницей. Разберусь как-нибудь сам. У тебя мало времени. Только не говори им ничего сегодня. Утром поставишь перед фактом, так будет меньше беспокойств.
Разговор был исчерпан, и, как всегда, начав с отвлеченного, мы подошли к конкретному. Он понял, что требуется. Было сказано даже больше, чем он ждал, когда я напомнил об одном письме, в котором призывал их искать людей, себе подобных, для того, чтобы, направляя их, глубже раскрывать и познавать самих себя. Вопрос о женщине просто померк на этом фоне, что полностью соответствовало духу, в котором ребята и поддерживались: «делай то, что тебе предоставляется, и твое никуда от тебя не уйдет; все получаемое в процессе соответствия внутреннего внешнему и будет единственно жизненно важным». Прочее излишне усложнит жизнь и заставит ходить по кругу в поисках чего-то нового там, где заведомо его быть не может. И отговорка, что он, видимо, еще не готов, была просто попыткой упростить истинное положение дел. От него не ждали и ему не предлагали делать нечто, в чём бы ни был уверен, получится ли. Он лишь должен был расширять горизонты своей жизни, чем каждый из нас постоянно занимается более или менее профессионально. И этот профессионализм не с неба свалился, не был подарком судьбы. Хотя корни его происхождения не многим дано отследить.
Юный халиф
Я невольно вспомнил несколько случаев, связанных с Витей. Вспомнил, как мы все вместе сидели в однокомнатной квартире и вели тяжелый разговор с родителями о его самостоятельности. Тогда каждый в его защиту сказал самые важные, самые убедительные слова. Родителям было, практически, ничем возразить: он получал самостоятельность и свободу. И это — в шестнадцать лет! С того времени стал жить самостоятельно, отдельно от них, еще не успев закончить училища. Затем пошел на завод столяром. И все у него ладилось, потому что идеи, которыми жил, буквально продавливали перед ним любое препятствие, все шло как бы само ему навстречу. Но и работал он не покладая рук. Добывал себе все сам, и при этом обладал замечательным качеством: за любое дело, будь оно хоть какой степени сложности, брался так, словно все о нем досконально знал и каждый день только этим и занимался. Этот его трудовой оптимизм передавался окружающим. Результат, как правило, был хорошим: на него можно было положиться. Когда я с ним работал, можно сказать, становилось два меня, потому что доверял как себе, чего нельзя было сказать о многих других. Видимо, он очень тонко чувствовал ход моих мыслей и настрой. Не было почти ни одного дела, в котором бы Витя, в детстве и юности, не принимал участия.
Благодаря этому «мальчик Витя» на глазах у всех быстро превратился в передовика среди Призванных, так как, во-первых, был почти моложе всех и изначально мог избежать ошибок, которые другим стоили дорого. Во-вторых, то, к чему иные пришли в зрелом возрасте, он впитал уже с детства и этим жил. В нашем кругу с ним считались люди, которым было за сорок, он был для них ровней. Затем то же самое стало происходить и на его рабочих местах. Когда мы с Мамочкой всех разогнали, он остался и жил в нашем первом домике несколько лет. Именно его руками делалась последняя обитель для ее тела. Именно он, двадцатилетний парень, и Андрей — второй многолетний сподвижник, выдержали вместе со мною шквал обрушившегося недовольства ее родственников, которые обвинили нас во всех смертных грехах прямо на поминках. Со стороны духовной жизни Мамочки, которую она сама противопоставила своей бывшей светской жизни, нас оказалось всего трое. Единственный шанс унизить нас и нашу Работу прямо там, где все происходило. Поэтому отказаться от искушения смешать с грязью меня и все, что было у нас с Мамочкой хорошего за эти годы, они не сумели. Ведь Мамочка поначалу предлагала им следовать тем же путем, — они отказались. Мирские блага и представления им оказались ближе. Вслед за этим она отдалилась от них, не явно, а просто ходом жизни — у нас не было ничего общего: они не разделяли взглядов матери, а ей не были интересны их меркантильные заморочки. Обида и боль терзали их долгие годы. И вот, забросав гроб промерзшей землею, можно было высказать все, что думали. Вместо того, чтобы почтить память одной из самых благородных и чистых душ, ее поминовение превратили в судейское разбирательство «грехов»: уход от мужа, новое замужество за молодым, отдаление от дочерей. По мирским меркам этого было достаточно, чтоб осудить самых целомудренных, а здесь — налицо такой компрометирующий набор! Будь нас побольше, никто б себе такого не позволил. Но из всего коллектива нас оставалось лишь трое. Я был разбит горем, ни объяснять что-либо, ни спорить не мог.
Витя в такой ситуации повел себя мужественно и достойно. Отвечал адекватно, достоинства не терял. А Андрей как старший по возрасту просто взял в руки бутылку, поднялся из-за стола и сказал: «Ну что, пора бутылку швырнуть в окно что ли, чтоб вы тут все поуспокоились?! Мы для разборок здесь собрались или же чтоб помянуть женщину, которая не только вам, но и нам была мамой?» Витя его поддержал. Двое посторонних, по земным меркам, людей, осадили тех, кого она вскормила и вырастила. А ведь знакомство с Мамочкой началось так незамысловато. Не было никаких шоу, никаких реклам, никакого Призыва. Витю, как и многих других, просто привели к Мамочке в Севастополе, чтобы она помогла вылечить зрение. А он стал во все уши слушать, о чем мы говорим, и во все глаза смотреть — что делаем. После чего вырезал из дерева нательный оберег в виде Скрижалей завета и начертал дату встречи с нами: «21 февраля 1993». О том, что он носит на теле такой символ, мы узнали уже намного позже.
Пройдет совсем немного времени, и мои друзья вновь соберутся. Но в ином качестве: они станут учиться Работать самостоятельно, без моего постоянного непосредственного вмешательства и принуждения. Ведь в прошлые времена этот этап всегда приходилось проживать лишь после моей смерти. Вот они и лепили из того, что было, то, что получалось… В итоге, Изгой всегда успевал подменивать духовные ценности, разобщая, усложняя, искажая через них то, что я приносил. Правда, и того, что оставалось — хватало за глаза. Теперь можно было наблюдать тот же самый процесс со стороны, но будучи живым, находясь рядом. И иметь возможность поправлять ошибающихся. То есть, они получили то, чего никогда в их личной истории не случалось ранее: самостоятельность в развитии религиозной зрелости, при всем том, что на это еще могу оказывать влияние я сам, а не последующие легенды или мифы от лица тех, кто что-то как-то запомнил, а что-то по ходу присочинил. Будут и ошибки, и явные недоработки, но они станут продвигаться вперед как, наверное, никогда ранее. Осторожно, трезво, но неуклонно. Ведь за спиной не миф об умершем и воскресшем Боге, а реально живущий человек, как это не покажется смешным, еще при жизни становящийся для них легендой… Да и за спиной ли? Скорее — на передовой, на линии фронта. Сначала он делает что-то сам, уходит в отрыв, вгрызаясь в новое, а затем ведет за собой их по уже проложенной тропе. И эта тропа не предназначена для толпы, слишком она узка, опасна и тяжела.
Но и это не все. Теперь их профессионализм не ограничивается одной только этой жизнью. Впервые они получили возможность учиться на собственных прошлых ошибках, так как будет известно, кто кем когда-то был в истории и как воспользовался отпущенным Замыслом Бога.
Этот неброский и неказистый на вид парень на самом деле очень яркая личность, преданная, волевая и целеустремленная: когда-то он был знаменитым среди мусульман четвертым халифом — наместником Посланника Бога на земле — Али ибн Абу Талибом. Который, кстати, и оставил в истории часть описаний внешности и привычек Мухаммеда.
И сейчас, как и тогда, он обладал самобытными талантами и достоинствами, включая способность писать глубокие духовные стихи и необыкновенную физическую крепость при обычном телосложении и невысоком росте. Он прошел практически тот же путь, став нам с Мамочкой почти сыном, как Али был на воспитании у Мухаммеда и Хадиджи. Мы многое ему рассказывали, он с детства является одним из самых духовно грамотных учеников. И поэтому однажды я смогу доходчиво и обстоятельно объяснить ошибки в годы его правления халифатом, приведшие к тому, что реальная духовная власть перешла к противникам Мухаммеда в лице Муавии, сына главного врага ислама — Абу Суфиана. Али совершал тогда одну ошибку за другой и почти сознательно отдал бразды правления тем, с кем боролся Мухаммед. Но зато теперь имел уникальную возможность выслушать из уст учителя указания что и как нужно было делать, каким качествам и мотивам давать ход, а какие заглушить… Возможно, это отложится где-то в его подсознании. И не даст в будущем наступить на те же грабли. Ведь и Бог всегда дает лишь в соответствии с тем, к чему мы готовы, и в согласии с тем, что поняли…
Война с апостолами
Осознать свое прошлое, чтоб усовершенствовать настоящее — огромный труд. Как огромная работа — научиться самостоятельности тем, кто привык к постоянному руководству. Разумеется, в религиях такие личности как апостол Петр (он же через шесть веков — Абу Бакр) или апостол Иоанн (он же Али ибн Абу Талиб) — личности святые, их возвели на недосягаемые пьедесталы. Не спорю, их достоинства действительно заслуживают уважения. На их долю выпали тяжелейшие периоды утверждения памяти об их наставнике. И они выполнили свою работу как могли. Но в наших взаимоотношениях не все так безоблачно, как хотелось бы. Я с ними постоянно и не в первый раз сосуществую, работаю, мы реально видим недостатки друг друга и, влияя на них, исправляем взаимные изъяны. Они преданы мне, я — им, но Всевышний каждому ставит индивидуальные цели и задачи. Жизнь в полной мере развернет перед каждым собственный путь, по которому придется пройти только лично каждому. И я не хочу мешать им. Как не хотел бы, чтобы кто-то мешал мне.
Ведь трудно объяснить другим людям, что исправлять огромное количество недостатков своих друзей и соратников я не пожелал бы и злейшему врагу. Как можно объяснить тем, кто не проживал с нами вместе день за днем, что с этими «апостолами» и «халифами» у меня идет практически непрекращающаяся, самая настоящая война, несмотря на то, что к одному стремимся и одного хотим! А все из-за того, что проистекаем из разных сфер. Они — те самые небезызвестные Семь Ману — прародители человечества, наделившие его всем, что в нем сейчас есть. И хорошим, и плохим. Выражая заложенное в них Свыше, они создали некогда органы восприятия, которые так далеко увлекли человека на пути в Никуда. Все человечество слишком огромно и абстрактно, чтобы можно было помышлять об индивидуальном наставлении каждого. Мне бы не хватило ни времени, ни сил, если б вздумал в каждом устранить его изъяны и привить положенное свыше. Но все люди друг с другом связаны невидимыми нитями, по которым от причин к следствиям и назад постоянно поступает животворная энергия жизни. Если очистить родник, то и в ручье, идущем от него, вода станет чище.
Именно поэтому в них мне предложен весь этот мир с его достоинствами и недостатками. Вернее та его часть, которая признает наличие в себе взаимоисключающих качеств и соглашается с тем, что от каких-то нужно избавляться. Таким образом, они через себя подставляют мне… Изгоя и все несовершенства мира — сначала для ассенизаторских, а в последующем для модернизаторских работ. А исправь причину — изменится и следствие. В этом еще одна особенность: я не работаю с последствиями, а всегда имею дело с первоисточниками, влияя на то, что положило начало тому или иному явлению, процессу, событию. Оказываю воздействие так, чтобы исправить недостатки в корне. И это, надо признать, очень непростой труд, так как корень цепче всего держится за свои завоевания.
Недаром Изгой такие надежды возлагал именно на моих Сподвижников в том, чтобы искажать ценности после меня. Как он это и заявлял в одной из бесед с Визирем Урагана, содержание которой впоследствии стало мне известно. Вот и получается, немалая часть так называемого «спасение» состоит в победе над идеологией Изгоя и его ополчения в себе и тех, кто доверяет.
Вот в чем, собственно, заключался беспримерный героизм моих многовековых друзей. Их зрелость возрастала из воплощения в воплощение. Но и задачи усложнялись. И неважно, кем потом их считают люди. По большому счету они — гладиаторы Духа, побеждающие сами себя на арене Качеств Души и не жалеющие сил в этой схватке. Потому что отдают себе отчет, что их душа на две трети подконтрольна Изгою и бороться с ним придется именно внутри себя. А в любой схватке невозможно быть абсолютным победителем, всегда есть ошибки, раны, боль, через которые и приходит опыт. Вот и Мамочка, та самая София, на заре зарождения Жизни давшая им право на существование, теперь провела решающую Работу с ними. Она была выполнена на отлично. Во-первых, обнаружила в себе причины, которыми породила в них недостатки. Во-вторых, указала на это применительно к каждому в отдельности и ко всем вместе. В-третьих, отреклась от обнаруженных причин, с корнем вырвала их из сердца. К сожалению, этим она уничтожала и большую часть самой себя. Для этого пришлось сознательно пожертвовать своим телом — оно не выдержало такой страшнейшей душевной перековки, и Мамочка, отказавшаяся поддерживать жизнь во всех этих качествах, (а внешне — выгнавшая всех ребят, эти качества выражавших), ушла из жизни. Я же остался. Остался для того, чтобы на место развенчанного и отвергнутого установить Новое, с таким трудом созданное и выпестованное. И ребята вновь вернутся. Обязательно вернутся. Уже для созидания в себе Иного! Ведь они — Основа, на которой формировалась природа живых существ. А с фундамента-то все и начинается.
Суть Работы Посланника: от Бога к человеку и… обратно
Такая же работа предстоит и мне. Оставшись за городом один, на самом деле оказываюсь в шумной и тесной компании многих и многих существ, приходящих ко мне на уровне мыслей и идей. И кому-то из них предстоит дать слово, а кого-то бесцеремонно заставить замолчать. Они знают это. Толпятся вокруг и волнуются, как свидетели на судебном процессе. Их переживаниям нет числа. Они, как и Витя, боятся моего невнимания, хотят какой-то определенности и конкретики, хотят, чтоб я дал им направление и закрепил права. Наши жизни и судьбы слишком тесно связаны. Все, что эти Существа формируют на уровне мыслей и чувств, мне потом предстоит воплощать в жизнь, подтверждать на деле. Все, что я отмету, видоизменю, или обновлю, им придется принять как закон и факт для их Невидимого мира. Это и есть совместный творческий процесс Изменения жизни, в котором они лишь предлагают мне многоуровневые теории и дают требуемую информацию, а я все это обдумываю и — окончательно решаю, что достойно развития, а что — нет. Затем оглашаю им решения как аксиому. Эти решения — компиляции моего видения, отношения, знаний с запросами Верховного Бога, который во мне свою волю проявляет. И главное: все это пропущено через мою человеческую природу, которая вносит свои поправки. Поэтому, если я и провожу над человечеством некий эксперимент, то начинаю это всегда с себя самого. Все честно. Придраться не к чему. Я ведь себя распял, а не этот мир. Его же лишь впустил в себя и этим — искупил.
А потом Невидимые Силы внедряют полученные установки уже в саму реальность под названием Жизнь. Таким образом, получается двусторонний процесс: сначала Бог дает мне сырье, я придаю ему требуемый вид, согласованный с природой самого человека в моем лице; и затем возвращаю этим Силам, — чтобы внедряли в жизнь. В этих двусторонних отношениях все на своих местах. Но сверху доминирует Воля Бога а снизу — того, кто ее выражает. Потому что они (Силы) подотчетны мне, у них есть обязательства, я же не подотчетен им и ничего им не должен: вот-вот всех «своих» переведу в Новый Мир, с таким трудом созданный, фундамент которого разместил внутри самого себя. Чтобы попасть в тот мир нужно всего лишь… войти в мое сердце в качестве желанного гостя. Так что все сказанное про Силы в полной мере касается и людей.
Кто же может быть, в такой связи, моим учеником и последователем? Только тот, кто возвысил в себе то, что возвысил я, и уничижил то, что уничижил в себе я. То есть, тот, кто по составу наполняющих его Сил, по типу, качеству и количеству их подобен мне. Учась сам, могу давать советы и ему, раз мы подобны. И тогда он проделывает такую же работу, на своем уровне, в меру отпущенного Богом. Другим же мой пример — как мертвому припарки, будь они начитанные и набожные священники или почти достигшие Нирваны монахи. Мое может быть моим лишь в случае подобия. И никак иначе. А чтоб определить подобие — нужно взаимодействовать с образцом. Без меня живого все это невозможно: мир утопает в ложных определениях важных и второстепенных истин, равняется не на меня, а на чьи попало интерпретации моих слов и дел, зафиксированных неглубоко и поверхностно. Хотя главенствующая истина снаружи, и она всего одна: «Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. …Тем прославится Отец Мой, если вы принесете много плода и будете Моими учениками». [1]
Что мне еще осталось здесь, в земном мире? Итоги, обобщенные и обнародованные как свершившийся факт. И никто не сможет переступить через эти Итоги, никому не по силам будет их игнорировать. Потому что здесь нет традиционных для земной деятельности корысти, выгоды или пользы. Есть только факт вызревшего самоосознания, зарегистрированный в мире сплошной бессознательности. И автору, по большому счету, все равно — будет он понят и принят людьми или нет. Ведь все проделано внутри себя и для себя же. А чужого, лишнего, не приемлющего Дух Бога — ему не надо внутри себя. Он сделал этот мир собою и теперь решает, что в себе оставить, а что — нет, что соответствует его стремлениям, а что — нет. Невидимые Существа-Силы это знают лучше, чем кто бы то ни было, поэтому их волнения вполне обоснованы. Решается их судьба. Будут ли они и дальше формировать мир человека, его поведение, его функциональные характеристики, его стремления и заботы или же будут постепенно аннулированы, стерты из книг бытия, преданы полному забвению. Каков он будет — Новый человек, новый внутренний мир человека и всего живого? Они не могут не переживать за это, зная, что многим и многим из них приходит конец и зависит это исключительно от моего отношения…
Я достаю исписанные листы бумаги и кладу перед собой. Прежде чем начать действовать, нужно полностью осознать обстановку, в которой находишься, и понять, как она оценивается свыше. Мои глаза сосредоточились на тексте, где в самом верху большими буквами выведено: «ОТКРОВЕНИЕ ОТ 14 ИЮНЯ 2000 года». Взгляд самопроизвольно побежал по строчкам, и дух в очередной раз затрепетал во мне, как бывало всякий раз, когда соприкасался со словом Бога, обращенным ко мне лично:
«Печать наложена, осталось объяснить, на что и кем, чтоб не было вопросов: ты смог раскрыть и пробуешь Сместить замысливших облаву кровососов. Их песня спета, дни их — сочтены, но как всегда в положенное время Мной будут коррективы внесены, дающие решение проблеме.
Полгода минуло, а вместе с ним пришло частично Замыслам Моим обоснованье: ты победить в других не сможешь ЗЛО, но сможешь оказать на них ВЛИЯНЬЕ. То место, где находишься сейчас, изысканно, но непереносимо, и это словно под ногтями грязь — исправить вряд ли можно только мылом. А очень хочется, чтоб между суетой ты не искал пристанища рассудку: ТЫ ТОЛЬКО МОЙ, И СКОЛЬКО ТЫ НЕ НОЙ, МОЮ С СЕБЯ НИКАК НЕ СНИМЕШЬ РУКУ. Поэтому придется пострадать, противореча между Мной и бытом: на это и НАЛОЖЕНА ПЕЧАТЬ — Стать Центром Единенья БОГА с МИРОМ.
Как схватка горяча, и сколько жертв безвинно-виноватых уже пало, ведь так всегда: все крупное — в отсев, а что в отсев, то смысл потеряло. Ты часто щепетильность проявлял, стараясь обходиться без отходов, ПРОВОЗГЛАШАЛ, СПАСАЛ и СОЗИДАЛ все от морали до земных законов. В ИТОГЕ ОБНОВЛЯЛСЯ лишь ты Сам и те, кого твоя Любовь ютила, и вот теперь Я тебе право дам ВСЕ подытожить, что с тобою было! То Внутреннее, что несешь как Чашу, лишь малому числу преподноси, а остальную внешнюю поклажу в котел общедоступный погрузи. Тебе подвластно СЛОВО ИЗЛОЖЕНЬЯ, а наполняю СОДЕРЖАНЬЕМ Я, чтоб передать живущим свое мненье, что-то раскрыв, а что-то утая.
Подвижен сердцем, ты смиренен телом, покуда Импульс Мой не обретешь, и жизнь твоя проходит между делом, как будто ты всегда чего- то ждешь. Однако в СФЕРАХ Истинных Заделий нет никого сравнимого с тобой, ведь находясь, как все, в обычном теле, ты по-другому и в другом живой. Сознательность почти недостижима среди идущих к БОГУ наугад, как много их — изливших Силы мимо, любивших и служивших невпопад. Ценна к обеду ложка, а не после, и Я Твоей работой почти сыт, остатки пусть разложатся в КОМПОСТЕ — одни за лень, а кое-кто за прыть.
Проблема, о которой говорилось, немногословна, но полна тревог: с тобою неизбежное случилось — ты стал закован с головы до ног. Вверху — заботы, мысли, настроенья, в средине — чувства, а внизу — дела; любви не оказав сопротивленье, ты стал сплошным подобием узла. И пока ждешь естественного русла, его искусственно пытаются создать, чтобы вложить тебя, как палку в стусло, и по шаблону жизни обкромсать. Надежда этих КРОВОСОСОВ — БОССОВ на то, что ты, Жену свою любя, достоинства небесные отбросив, позволишь им, как ей, иметь Себя.
Теперь смотри: они владеют чувством тех, кому Мой непостижим ПОКОЙ, и кто по жизни, как бетонным руслом, течет наполовину неживой. Они — в умах, не знающих отрады, и в деле рук, утративших пример, короче там, с кем вряд ли тебе надо одолевать искусственный барьер. Но даже те, кому ты открываешь свой Сокровенный неземной запас, пускай не ждут, что ты вдруг поменяешь привычку не работать напоказ.
Не Сухость и не Скупость, Сокровенность — вот то, чем Я тебя от всех храню, покуда ты Мне соблюдаешь верность, у нас с тобой особое МЕНЮ. Один или же с кем-нибудь — не важно, главней как действия ты к минимуму свел, чтоб не было обидно или страшно за то, что не узнал и не учел.
Теперь ты будешь там, куда назначен, готовься бдительно и не тревожа дум, ты сделал взнос, и он давно потрачен на то, чтоб окупилась Сумма Сумм.
Твое — с тобой, и нет нужды мириться с детальностью и важностью созвездий, когда ты Сам в себе — им не сидится, и крутятся они на одном месте. Но их вращенье — способ Совращенья Бездеятельных в вечные Гастроли, Мне жаль их, не открытых для Свеченья, пускай свои доигрывают роли…
Вот-вот достроен будет Новый ДОМ и право Дверь открыть у Ореолы, ведь именно Она, столкнувшись с ЗЛОМ, превозмогла все раны и мозоли. Ей равных нет, как Я уже заметил, но вдохновить ее на ратный ТРУД навряд ли смогут аргументы эти, Она, как все, СУДЯ, пройдет СВОЙ СУД! И вот тогда лишь, а не понарошку, она Владенья примет и отдаст, для этого не достает немножко — в себе отринуть Мира злую часть, ведь победить ее Она не сможет, спасти тем более, коль Ставка уж не та, и пусть ее Сомнения не гложут: ИЗ ПУСТОТЫ приходит ПОЛНОТА.
Непознанна и Неприкосновенна, нерастворима и непостижима, Аура Руса вырвалась из Плена, едва от прочих в небе отличима, ее ли Суть не ведала преград, она ли Сил на Веру не жалела? На ней Я основал конгломерат Предела Вечности с Оформленностью Тела. Как только ревность разума пройдет, и пониманье ТОРЖЕСТВА свершится, Я выпущу Намеренья из сот, чтоб через них с тобой соединиться.
Готовься бдительно, примеров не ищи, их просто не было в масштабе обозримом, твоя задача — не разоблачить, а облачить, что сделалось открытым.
Лишь сорок восемь могут послужить основою для Нового Движенья, на них ты сможешь ДЕЛО ЗАВЕРШИТЬ и ПРЕКРАТИТЬ БЫЛЫЕ ПЕСНОПЕНЬЯ.
Я ДОМ построил, тридцать два крыла содержат в нем бесчисленные свиты, лишь ТА, что ЖИЗНЬ и СИЛЫ отдала — явилась их естественной ОРБИТОЙ. А ныне ОСЬ их ЯВЛЕННЫМ делам экстерном курс ответственный проходит, как только сдаст экзамен — Я ей дам возможность оказаться на СВОБОДЕ».
Каждое слово Откровения требовало детального, вдумчивого разбора, потому что за кажущейся легкостью поэтической формы и замысловатостью абстрактного содержания скрывалась чистая математическая конкретика и четкие указания к действиям, осмыслить и воплотить в жизнь которые мне в ближайшее время предстояло. Все эти выражения «Стать Центром Единенья БОГА с МИРОМ», «конгломерат Предела Вечности с Оформленностью Тела», «Я ДОМ построил, тридцать два крыла содержат в нем бесчисленные свиты», «Она, как все, СУДЯ, пройдет СВОЙ СУД!» на самом деле гораздо глубже, чем кажутся на первый взгляд, они пересекаются с другими Откровениями, то дополняют их, то уточняют. И более того, они предрекают совершенно точные земные события. Есть над чем подумать. Я вооружился чистым листом, взял в руки карандаш и стал пристальнее изучать не до конца понятный текст, который некоторое время назад из под моих же рук и вышел. Это был очевидный, но неизбежный парадокс. Просто в силу того, что во мне жил и человек и Посланник Бога, и каждый из них постоянно должен был учиться понимать другого.
[1] Евангелие от Иоанна, гл. 15, ст. 4–8.