А)
Нет, не о том я намерен поведать вам други, как жили
Дружной семьею отец, мать и сын без изъянов; другою
Думой я стану дворец возводить перед вами словами.
В день непогожий у нас, как известно, скучает
Милое сердце и ищет приюта оно в нереальном,
Там, где фантазия с былью сплетаются ловко,
Там, где живет наша мысль просторно и щедро.
Будьте ж хотя бы на грамм терпеливы и скоро
Вы позабудете окна струистые, тучи лишатся
Власти над вами. Давайте ж начнем нашу повесть.
В)
Будет печальна история наша, но надо заметить
Факт несомненный: веселого больше на свете,
Мир слишком многим себя забавляет, а горе
Стало бессильно беспечность иных образумить.
Для неиспорченных душ их напасти опорой
Служат а нам для рассказа они пригодились.
Ведь зло рассмотрев, кто-то сделает вывод
В собственных действиях или хотя бы запомнит
Множество мыслей полезных и просто красивых.
В городе шумном, в воронке людского потока
Чуть вдалеке от теснины домов приютился домишко,
Деревом прочным сколоченный, старый и ветхий,
С силою прочих никак не идущий в сравненье.
В стенах его жил мальчишка по имени Миша
С бабушкой старой, любимою им несказанно.
Только она и умела его понимать настроенья,
Детские игры его только ей доводилось увидеть.
Мать свою кончила жизнь, неслучайно напившись спиртного,
Где-то в компании грязной свою чистоту распродав.
Мудрый отец ускользнул: с новой девою сын стал обузой.
Бедная бабушка внука взялась воспитать до ученья.
Дни побежали как крохи в песочных часах, Миша вырос
В возраст придя, что последним считается в школе.
30.07.1987
С детства привык подбирать он друзей слишком тщательно, долго,
Нет, не боясь ошибиться, но просто любые объятья
Нам неприятны, когда между них нет желанных.
Много товарищей школьных нужда заставляет
Рядом иметь и один подходящ на прогулку,
Некто другой – по иному общинному делу.
Только в труде все равны и дружны необычно.
Но между тем, он имел постоянных, любимых,
Сердцу не лишних друзей и немало их было.
Как-то однажды, вечерней порой за окошком
Чья-то мелькнула фигура и дверь содрогнулась от стука.
Бабушка внуку сказала: «Узнай-ка, кого там нелегкая носит»
Миша поспешно открыл, на порог появился мужчина,
Жизнь повидавший во всех ее проявленьях.
Много морщин бороздило его темный лик.
Криво улыбка его изменила морщины: «Здорово!»
Голосом низким, видать не признав кто пред ним, он промолвил.
Недожидаясь ответа, прошел налегке в освещенье.
«Кто вы? И что вы считаете правом так нагло,
даже не скинув ботинок зайти к неизвестным,
может вы спутали дом, а мной в темноте обознались?»
Смело семнадцатилетний сказал пожилому.
Так отвечал ему, губы скривив, неизвестный:
«Дом этот знаю я больше, чем ты и уж если
так ты упрям в поведении малопочтенном,
знай: я здесь вырос и жить собираюсь до смерти.
Ну а тебя мне действительно знать не выпало чести,
По той причине, что здесь я давно не являлся!»
Смутно догадка прокралась в мальчишечье сердце,
Он отступил, дав дорогу к стареющей даме.
Взгляды сомкнулись и охнула бабушка в кресле,
Вдруг распознав своего долгожданного сына.
Тот подошел к ней и молча присел на колени.
«Мама, я жив и хоть вырастил в городе дальнем
сына и дочку, в конце оказался с рогами,
новую жизнь начинать не хочу и не буду.
Дай мне жилой уголок, вот и буду доволен».
Бабушка кликнула внука: «А ну-ка, родимый,
Вытри следы за отцом, ты же видишь, пришел он.
Обувь на печку поставь – пусть просохнет до завтра,
После сходи в магазин да купи больше хлеба».
Миша ответствовал так: «В магазин не пойду я,
Разум ты свой помутила каким-то пришельцем,
Разве не знаешь, что время торговое вышло?
Так же другого не сделаю я, коль не гость он –
Должен опрятнее быть, я ж ему не служанка!»
Разом отец обернулся, сверкая глазами своими,
Мысля как лучше спесивого утихомирить.
«Вот он, каков ты, а я-то уж думал
встретить тут друга, да видно ошибся громадно».
В негодованье вскипело нутро молодое,
Сильно задетое хитростью яда чужого, но Миша
Все же сдержался, предчувствуя боль в старом сердце.
Ночь пролегла между окон домов, разрешая
Видеть друг друга лишь ближним: супругам, друзьям и рабочим.
Звезды, проплакав весь день, ночью стали виднее,
Как зеркала отражая людские мечтанья
В виде спокойных лучей и таинственной дали.
Но не мечтал и не спал наш герой, он терзался
Тяжкою думой, внезапно его придавившей.
3.08.1987
Думая как-то себя успокоить, он вышел на воздух,
Шумно вздымалася грудь, кровь по жилам вприпрыжку бежала.
Нет, не могло быть покоя тому, кто столкнулся внезапно
С прихотью жизни жестокой, случайной и гнусной.
Нет, эта спящая песня давно прохудилась,
Ей не проснуться, она упустила мгновенья
Некогда ей отведенные – новые песни настали.
Вдруг, озаренный понятием Миша встряхнулся,
Быстро собрался и двери прикрыл за собою:
Спящих тревожить ему для себя не хотелось.
Горе тому, кто один свое бремя несет за плечами,
Сильные руки слабеют, умы притупляются вскоре,
Сладкие ягоды горькой отравою мнятся.
К счастью наш друг (как имели мы счастье заметить)
Знал одиночество только в часы для раздумий.
Тихо в окно постучал он знакомого дома, и сразу
Щелкнул задвижкою кто-то и рама открылась.
Здравствуй. Привет. — Ты чего же так рано? Может
Случилось что? Ну-ка, скажи мне немедля.
Миша ответствовал так, осторожности полон:
«Знаешь, Аркадий, под окнами этим не шутят,
дело довольно серьезно, могу тебя сразу заверить»
— Ты подожди у дверей, я сейчас их открою.
В комнату тихо пройдешь, там и скажешь чему пробужденьем обязан,
Так отвечал рассудительный, крепкий в понятье Аркадий.
Когда ж они оба уселись напротив друг друга,
Миша сказал в этом деле сведущему другу:
«В дом наш вернулся отец, затрудняюсь теперь я
в мыслях и действиях. Что предпринять мне подскажешь
во избежание горестей – мне он к нутру не пришелся».
Мудрый Аркадий задумался: «Дело серьезно…
Знаешь, давай-ка проверим что это за птица.
Если она из чужих, мы ее незамедлим сетями
Хитро опутать и бросить туда, где ей место.
В общем, живи с ним покуда с тобой он не станет
Сильно хозяйски себя проявлять или мучить иначе.
Знаем мы этих отцов – невидимок, только своей,
Да еще женской дорожат они гордой особой,
Стул ему в дружбу подвинешь, а он и на койку полезет.
Крепко обнялись они и один удалился, зная,
Что он не один в этой тяжкой борьбе остается.
Этой порой солнце на небо вышло купаться,
Редкими тучами тело свое обтирать. Несомненно
Видом своим целый мир оживляя для счастья.
Спящие встали. За стол пригласил их полночник,
Не изменяя привычкам своим – он собрал понемногу
Силы душевные, чтоб не попасть под немилость.
Сам же обдумывал как его встретит родитель.
«Вижу я, ты сорванец не без вкуса, когда нам
этакой пищи набухал на всякую пробу, однако
ты не учел одного: я подобной квашней не питаюсь,
есть у вас свиньи? – Так им это будет вкуснее!»
Голосом вовсе не грозным, но полным иронии жгучей,
Молвил отец, прямо сыну в глаза напирая.
«Не ешьте, бабуля! Для вас приготовлю другое, а это
я вывалю свиньям – у них нет разбора. Вот жаль, что одна отказалась.
Коль рубль в кармане звенит – пусть его и съедает!»
Ответствовал сын, не имея к отцу снисхожденья.
Отец по столу кулаком: «Это так тебя в школе учили?
Забыл ты, что я много старше тебя от рожденья?!
К тому же, отец я тебе, а не грязный пройдоха!»
Вскипел скандалист и направил свой гнев на старушку:
«Мамаша, хвалю, хорошо воспитали!
Доверил вам сына, а вы возвращаете падаль!
Подонков таких мне от роду встречать не случалось,
И как только свет таких носит кретинов?!»
Ему отвечала, внезапно заплакав старушка:
«Опомнись, сынок, я и так с ним намучилась много.
То в школе смеются над ним, потакая тобою,
То…» «Хватит! Я думал, хоть ты поумней, да напрасно,
Себя вы всегда лучше всех почитаете в мире!»
12.08.1987
И этим бы кончилось все, только ярость всегда не имеет
Предела, когда она гордостью движима чьей-то.
Опомнясь, безумный в проклятье себя окунает,
Как будто от этого легче бывает надолго.
Обманчива первая страсть, безрассудство вдвойне нежеланно,
Обои они, истекая, в душе оставляют плохие наросты,
От коих охота вернуться в обратное время
К моменту начала и сделать его по-иному.
Тем временем буйный отец отворил у серванта
Некрепкую дверцу и шарил в бумагах.
Безумно смотрела старушка на это бесчинство,
Дрожащей рукой уцепившись за белую скатерть.
Казалось, хотела ее лишь оставить себе от руки разъяренной.
Насмешливо Миша глядел на подобную сцену,
В глазах его ясно стояло довольство: случилось
Падение сразу – и быть оправданий не может!
Прошло еще множество дней золотых и тяжелых,
Пока наш герой окончательно истину смог разглядеть.
Исплакались ливнями звезды, туманом ходили
И видели все – одному только мне рассказали,
Чтоб людям сумел передать языком человечьим
И тем, кто смеется, уму за спиной шебурча клеветою,
И тем, кто напрасно не видит в уроненном желуде – дуб,
И всем, потерявшим в себе отголосок чужому страданью,
Чтоб стало зазорно бессовестным перед собой.
Задумчиво как-то сидел Михаил в кабинете,
А в дверь приоткрытую вполз до него разговор:
«Ты, мама, сослепу его поважать научилась,
в то время, как я б из него сто соков выжимал,
он ходит размашисто, гордо, а я б постарался
приложить усилья свои, чтоб он ползал едва!
Он любит в тебе твой карман, волочет подчистую
Десятки рублей, ты ж ему ничего не скажешь
В препятствие этому делу!
Гляди, как бы он и одежду твою не забрал.
Доверь его мне, я порядки умею творить!»
13.08.1987
Сынок, — отвечала старушка тихонько,
Ты должен привыкнуть к нему, как к погоде:
Она свои прихоти нам преподносит внезапно,
И если мы будем роптать, ей ведь хуже не будет.
Так, сын твой привык быть послушным и смирным,
Но ты раздражаешь его своим бешенным нравом.
А тучи столкнувшись, известно, грохочут и молнией брызжут.
«Постой, — оборвал ее сын, потерявший отцовские свойства, —
Ты так говоришь словно он тебе это внушает,
Случайно не в сговор ли с ним ты, плутовка, вступила?»
— Нет, милый, о том он не знает, что здесь мы
С тобою решаем куда нам его увезти или как рассчитаться,
За то, что тебя он отцом признавать не желает.
Вскипело в груди молодой оскорбленное сердце,
В великой озлобе вскочил Миша на ноги, зная:
Чем больше в нем будет решимости духа,
Тем лучше ему и тем хуже его нелюбящим.
Он быстрым движением дверь распахнул и ужасный,
Как статуя гневного Бога явился внезапно.
По виду уже можно было понять, что он слышал.
Отец встрепенулся в недобром предчувствии. Миша
Едва сказал слово, как целым потоком
Обрушилась речь, исторгаема болью и гневом.
«Неужто ты дума, отец, что я щепка, которой
Легко по ручью управлять и сломать при желании можно?
Напрасно, клянусь, ты так думаешь, знать бы пора уж,
Что слабое слабому, сильное – сильным дается.
А так, что бы сильное – слабому, так не бывает!
Не слаб ты на руку, но слаб ты умом, как я вижу.
Я бабушке слово сказать не могу в огорченье,
Двуличье ее я простить непременно обязан,
Тому подчиняясь закону, что царствует в мире:
Быть тем благодарным, кто сделал тебя человеком.
Но все же осмелюсь заметить, что впредь буду строже…»
Отец понемногу очнулся и грубость прощать не умея,
Сказал рассержённый: «Тебя я заставлю поплакать!
Уж слишком ты смел стал, как я погляжу, недоносок!»
20.08.1987
И жизнь потекла невеселая. Миша остался в сознаньи
Горькой озлобы на тяжесть отцовского нрава.
Часто он думал: как может из капли единой
При раздвоении общего свойства не выйти?
Первая капля становится ядом презренным, вторая
Соком, способным расти и вершиться снадобьем
Чудного свойства. Отец, его часто встречая печальным,
Тихо смеялся в душе, ошибаяся в выводах. Скоро
Бабушка силы лишилась подвижной и Миша
Всяко старался здоровье вернуть безнадежной.
Он у постели сидел и ночами и днями. Весною
Бабушка внуку шепнула: «Прощай…». Повернулась,
Слабые очи смежила и с жизнью покончила разом.
Темною ночью не спал одинокий, несчастный.
Вдруг захотелось ему выпить чаю на кухне. Он тихо
Дверь нескрипучую отпер и замер в испуге: отец,
Сидя при сальной свече пересчитывал деньги.
Целые горы валялись вокруг, а отец их старался
Спрятать в большой чемодан. Не заметил он сына.
Пот вытирая со лба дрожащей рукою,
Отец то зубы оскаливал белые, то же
Сжимал неровные губы в тряпичную складку.
Миша в смятенье ушел и без памяти пал на подушку.
Наутро, когда синеокие звезды исчезли, а ветер
Теплее стал, солнечным светом на север гоним,
Он в одеянии полном явился к отцу, замышляя
Узнать его черные тайны: «Привет, я пришел к тебе с миром!»
Так начал он речь и присел на единственный стул,
У измятой кровати стоящий. Отец обернулся.
«Чего тебе надо? Явился ни свет, ни заря, полуночник,
Мне хочется спать и меня не тревожь ты напрасно.
Уйди по-хорошему, иначе беды нахватаешь!»
Но Миша был крепок и выдержал эту атаку,
Ее он заранее знал и поэтому не удалился.
«Меня привлекает вопрос, почему ты работу не ищешь,
ведь деньги любому нужны, а дорога к ним – труд постоянный!
Что скажешь на это? Иль, может, сыграем в молчанку?
На первых порах это сносно, но год пролетел, а не месяц».
«Ты глуп еще, малый, и многого в жизни не смыслишь.
Поэтому лучше примолкни, тем более я уезжаю».
— Куда, интересно? Ведь ты собирался здесь встретить
И старость и смерть, если память мне изменяет?
— Молчи! И запомни: любая дорога когда-то
Имеет крутой поворот и развилку. Ты думал,
Что глуп я? Ты сам дураком оказался.
И понял тут Миша, что плакали бабкины деньги,
Что снял он их все и при этом весьма вероятно,
Не первое дело такое он крутит умело.
Не помня себя, Миша выхватил нож из кармана
И синее лезвие, чмокнув, под сердце вошло
За то, что ушел человек не из дома, а из состоянья
За что-то родное, но слишком ужасное всем.
24.07.1987